miona_snow

 

 

- Ох… - муж перемещался по дому, стеная на все лады и картинно хватаясь за сердце при виде еще одного купленного ею кресла или стола. И так театрально закатывал глаза, что Эмма поймала себя на мысли, что в том смешном страшненьком человечке с острыми ушами из детской книжки Анны все-таки что-то есть. От оригинала. 

- Мдаа…  - осмотрев все комнаты и перебрав все возможные и не возможные восклицания не по одному кругу, Голд наконец вернулся в гостиную и остановился в полуметре от присевшей на подлокотник дивана Эммы. – Не думал, что я так сильно тебя расстроил, -усмехнулся.

- Нет! Что ты! – запротестовала женщина, заливаясь краской. – Я просто сожгла… тостер.

- Кхм… - усмехнулся, качая головой. – Ну да. У вас с ними всегда были не простые отношения.

- С кем с ними?

- С тостерами, - невинным голосом, пояснил Голд. Ну, абсолютно невинным.

Эмма вспыхнула, вспомнив, как однажды встретила его с раздолбанным тостером в одной руке и немаленьким ножом в другой.

- Я была тогда расстроена! 

- Угу, - кивнул муж, подходя к ней и обнимая. – И злая.

- И злая, -  согласилась она, пряча лицо в складках его пальто и замирая. От терпкого аромата мужского одеколона по телу разливалось приятное тепло. Господи, как оказывается, ей этого не хватало!

- Ну а почему бежевый? – нарушил тишину Голд.

- А почему розовый? 

Усмехнулся ей в макушку и преувеличенно тяжко вздохнул:

- Вас совершенно нельзя оставить одну, мисс… миссис Голд.

 - Что?! –  раздался ошарашенный мужской голос.

Голд удивленно обернулся к двери, а увидев посетителя, широко улыбнулся:

- Я Вас тоже очень рад видеть, мистер Ноллан. Надеюсь, Вы тут не живете?

Эмма же искренне порадовалась, что ее лица ни тот ни другой видеть сейчас не могли.

 

- Черт! 

Кусочек сливочного масла соскальзывает с ножа, падает в чашку с горячим чаем и расползается по темной поверхности жирными разводами. Настроение и без того не радужное портится окончательно, и поднос с завтраком, пролетев пол комнаты, с характерным металлическим звоном врезается в массивную дверь спальни и падает у порога. Пролитый чай расплывается на бордовом покрывале темным пятном…

 

Вспышка ярости гаснет вместе со звоном бьющегося фарфора и ее сменяет волна слабости и ноющая боль в груди. Мужчина откидывается на подушки и закрывает глаза. Длинные, изящные пальцы привычно массируют неровный рубец чуть правее сердца.       

 

- Ваша светлость!

Карие глаза резко распахиваются, а потом непонимающе хмурятся. 

-  Ваша светлость, - дворецкий, все так же склонившись, многозначительно смотрит на хозяина, - монсеньор…

- Проклятье! – раздосадованный не то стон, не то рык.  

Вот только этой хитрой жирной лисы ему сейчас и не доставало! 

В мозгу злобной юлой закручивается мысль:  послать нежданного гостя ко всем чертям, сославшись на болезнь. Тем более, что после бессонной ночи самочувствие, действительно, оставляет желать лучшего. И последнее, на что он сейчас настроен – это «благодушная» беседа с пронырливым церковником.    

Но здравый смысл тут, же подсказывает, что этот номер с епископом не пройдет точно. Тот скорее разовьет бурную деятельность, притащит в дом стаю «ворон», именуемых лекарями, и сам обоснуется здесь на неделю, а то и на две, прикрываясь заботой о ближнем. А на самом деле вынюхивая и высматривая. И попутно запугивая Лиз. Так что… 

На секунду закрывает глаза, собираясь с силами, потом резко откидывает покрывало и садиться. Дворецкий, не дожидаясь распоряжений, выходит в соседнюю комнату и возвращается с сюртуком и парой высоких сапог. Натянуть которые быстро не получается – после ночи в подземелье нога как и следовало ожидать никакая. И он, не скрываясь, шипит, и морщиться, пока слуга осторожно натягивает узкое голенище, и  мысленно добавляет к счету «дражайшего друга» еще один пункт.  Потом сам перевязывает темные с сединой волосы лентой, просовывает руки в рукава сюртука и, распорядившись приготовить на всякий случай комнату для гостя и подать в кабинет вино и фрукты покидает спальню.

Прихрамывая, спускается по лестнице, проходит анфиладу комнат и замирает у двери в кабинет, прислушиваясь к звукам дома (прежде всего к играющему где-то в глубине фортепьяно), делает вдох и входит. Твердым шагом и широко улыбаясь:

- Ваше преосвященство! 

- Граф! – толстяк в лиловой сутане, расплывается в ответной улыбке. 
 

 

- Граф… Эдвард!

- А… Что? – вздрогнул и вернулся в реальность. – Извините, епископ, я отвлекся. О чем Вы говорили?

- Спрашивал, что это за картина. По-моему, ее раньше здесь не было. 

Граф взглянул в указанную сторону:

- Да, она новая, -  налил себе еще одну чашку кофе и встал рядом с гостем, рассматривающим портрет блондинки с зелеными глазами.    

- И как Вы можете пить столько этой гадости, граф? У нее же просто кошмарный вкус! – усмехнулся священник.

- Зато тонизирует. 

- Простите, что? – удивленно.

- Кхм… помогает сосредоточиться.

Священник окинул его внимательным взглядом и вернулся к картине:

- Так кто эта прекрасная незнакомка? – утопающие в пухлых щеках глазки епископа похотливо заблестели. – Новая страсть?

- Скорее прошлая, отче, скорее прошлая…

 

- Кто она?

Логичный и ожидаемый вопрос почему-то застает врасплох, бьет поддых, вышибая

воздух из легких. Не вовремя сделанный глоток кофе на мгновение перекрывает горло, а потом срывается вниз, обжигая внутренности.

Но занятый рассматриванием портрета епископ его растерянности не замечает. Или делает вид, что не замечает. И только, когда он отходит и садится за заваленный бумагами и книгами письменный стол, гость останавливает на нем вопросительный взгляд.

- Принцесса, - бросает граф нейтральным голосом и придвигает к себе ближайший документ. Просто чтобы занять чем-нибудь руки. И мысли. 

Но выведенные черными чернилами буквы взмывают со строчек, как спугнутые воробьи, расплываясь перед глазами. Сердце стучит уже где-то в горле…

- Принцесса? – хмуриться между тем священник. – Откуда?  

Ну да, всё правильно. Глупо было рассчитывать, что Его Преосвященство пройдет мимо такого факта в биографии своего друга. При его-то интересе к пикантным подробностям вообще и к тяготам жизни графа де Ревьера  первого министра королевства в частности. Вот только дышать от понимания этого легче не становится. Скорее наоборот. 

Министр, не сдержавшись, прячет лицо в ладонях. Правда, всего на мгновение. Потом откидывается назад и, закрыв глаза, трет переносицу двумя пальцами. 

Гость между тем возвращается в свое кресло и, сложив на обтянутом сутаной животе руки, впивается в него взглядом охотничий собаки, почуявшей добычу. 

И граф знает уже по опыту, что эту добычу ему лучше отдать самому, не провоцируя Главного Инквизитора на активные действия. Тем более сейчас…

- Так откуда она, граф? Видимо, издалека, раз я ее не знаю?

Министр выпрямляется и кивает. Снова придвигает к себе документ, оказывающийся письмом. 

–  Да, с моей родины, - не глядя на собеседника, окунает перо в чернильницу и, продравшись всё-таки сквозь строчки, расписывается. 

- Только принцесса или..?   

- Или.

Епископ замирает в выжидательной «стойке», но давать пояснения граф не торопится.  И гость не выдерживает:

- Вас выслали? 

Министр подымает голову, окидывает его странным взглядом, качает головой и усмехается. Одними губами.

- Меня убили.

Священник застывает с растерянным лицом, а он встает и отходит к окну. 

Стена дождя довольно плотная. Деревьев почти не видно. Странно, но эта серая унылость  обычно сильно его раздражающая, сейчас действует отрезвляюще. Возвращает к действительности. И сделав глубокий вдох, он оборачивается. Извиняющаяся улыбка:

- Простите, мой друг. Накатило что-то. Осень – не мое время года, Вы же знаете.

Епископ сочувственно-понимающе кивает. В королевстве все: от прачки до короля знают, что осенью странная болезнь первого министра особенно набирает силу, и он по нескольку дней не выходит из спальни. 

 

***

Епископ уезжает через пару часов, но уже вечером возвращается, получив от Лиз записку, что ее отец упал с лошади и вряд ли доживет до утра. 

-4-

Сторибрук 2013 

Портал. Портал в Зачарованный Лес. Домой. 

Он бредил этим столько лет. Сделал тысячи шляп, похитил Спасительницу и почти сошел с ума. 

И вот теперь, когда он, перепробовав все способы, наконец вернул себе дочь и смирился (нет, всё-таки скорее примирился) с ситуацией и даже начал находить в ней плюсы, к нему не свет заря приходит Темный и предлагает ему даже больше, чем хотелось. Не только вернуть волшебную шляпу, но и магию.  

Темный. Магию. Ему. Сам. В шесть утра. С таким лицом, что так и хочется спросить, если не «Все живы?», то «Всё ли в порядке?» точно. Но язык почему-то не поворачивается. 

Вместо этого они молча проходят на его светлую с темно-фиолетовыми шкафами кухню.   Голд, всё так же молча устраивается за массивной черной стойкой и застывает, уставившись в одну точку. А он варит кофе и разливает его по белым квадратной формы кружкам. Ставит одну из них перед гостем, с другой устраивается напротив. Осторожно, чтобы не обжечься, отпивает кофе.

- Значит, магию?

Голд переводит на него взгляд и кивает:

- Да, - обхватывает белый форфор длинными пальцами и делает глоток. - Хороший кофе. 

Эта простая, брошенная вскользь фраза, окончательно убеждает его, что Голд пришел к нему не от хорошей жизни, и он всё-таки осторожно спрашивает:

- У Вас всё в порядке? 

Маг смотрит на него взглядом… нет, не потерянного… уставшего человека. Потом отводит глаза и пьет кофе, снова уставившись в одну точку. А ему почему-то становиться неловко. И чтобы как-то это скрыть, он встает и, открыв холодильник, начинает выкладывать продукты на стол – сделать  сэндвичи для Грейс.  

Но как, ни старайся, а надолго этот процесс не растянешь, и минут через десять он возвращается за стойку к Голду.

- И … что взамен? Имейте ввиду, в Страну Чудес я больше не вернусь!

Последняя фраза явно отдает истерикой, и ростовщик усмехается, от чего наконец становится похожим сам на себя. Но не надолго. И следующую фразу произносит тихо и будто через силу: 

- Страна Чудес тут не причем. Ты должен будешь позаботиться о моем ребенке… 

В его взорвавшемся мозгу начинают мелькать обрывки каких-то разговоров, сплетен. Но прежде чем всё это складывается в четкую идею, Голд успевает добавить. Почти шепотом:

- И об Эмме.

Всё на что его хватает – это ошарашено поинтересоваться:

- А…а принц… в курсе?

Голд смотрит на него, как на идиота. Почти с жалостью. И допивает кофе.

- Ясно. Значит, нет.
 

- Он Вас убьет. Я бы убил, - он даже головой покивал. 

- Не сомневаюсь, - невесело усмехнулся ростовщик. 

Он не сомневается! Какая радость! Ну прямо камень с души! Правда! Честное слово! 

Чертыхнулся и, не сдержавшись, пнул  высокий барный стул. Тот отлетел и жалобно звякнул, ударившись о кафельный пол. 

А Голд даже бровью не повел, продолжая всматриваться во что-то видимое ему одному. И судя по застывшему на лице выражению, не видел там ничего хорошего.   

Они были знакомы полжизни. Его, не Темного. Провернули вместе не одну сделку и обвели вокруг пальца кучу народа, включая Ее Величество Злую Королеву.

Он был в курсе, куда ростовщик пристраивал детей, отобранных у «клиентов», а Голд был единственным во всём Зачарованном Лесу, кто знал истинную причину его бегства из Страны Чудес.       

После гибели жены и исчезновения Грейс,  он, как и многие до него, пришел к Темному, готовый заплатить чем угодно. Хоть жизнью. Лишь бы вернуть дочь. Маг помог, а от уплаты отказался. И тогда он сам отдал ему большую часть своей магии. Отдал еще и для того, чтобы удержаться от соблазна в будущем. Соблазна – вернуться к прежней жизни. Рисковать дочерью он больше не собирался. 

Темный тогда долго смотрел ему в глаза, а потом запер фиал со светящейся голубоватой субстанцией в шкатулке и вручил ему ключ. Который до сих пор болтается на его шее. 

Пальцы сами нащупали под футболкой кусочек металла.    

- Всё так плохо?

Еще один сочувственный взгляд карих глаз.

Ну да. Глупый вопрос. А то так не ясно!

Выдохнул, поднял стул,  достал из шкафа початую бутылку виски и два пустых стакана.

Голд скептически хмыкнул, но пару глотков всё-таки сделал. 

- Ты согласен?

Ну да. Сейчас не до этикета. Явно.

Скользнул взглядом по довольно … тщедушной, чего уж там, фигуре Темного, потом глянул в окно, за которым начинался новый день.  И почему ему кажется, что именно его ответ определит, каким этот день будет? В попытке оттянуть решающий момент осторожно поинтересовался:

- Может всё-таки стоит рассказать Чармингу? Если серьезно.

- Если серьезно, то только в самом крайнем случае.  И только если у тебя не будет другого выхода. А до этого момента все должны считать, что дочь Эммы от тебя.

- Дочь? Вы уже знае… А! Стоп! А как же… 

- А меня скоро не будет, - ровно, почти буднично. Словно о чем-то само собой разумеющемся. 

И от этого становится совсем жутко. Не то, чтобы он прямо так обожал Темного, чтобы рыдать на его могиле, но…

- Не будет? В смысле здесь? В Сторибруке?

- И здесь тоже. 

Ну вот. Всё и встало на свои места. И ранний визит, и неожиданное предложение. Его выбрали на роль крайнего. Только и всего. От безысходности, но всё-таки. 

- Кора? 

Голд пожал плечами.

- Прекрасно! Просто прекрасно!  Ты хоть понимаешь, что она сделает с этим городом, если здесь не будет тебя?! С твоим ребенком? С Эммой? Со мной?

- Эмма гораздо сильнее, чем думает. 

- Но не на столько!

- А с остальным ты справишься. 

- Но…

- Я это точно знаю, если тебе от этого станет легче. В крайнем случае, вы покинете город, твоя магия это позволит. 

Несколько дней спустя. Дом Джефферсона
 

 

- Ну что? Король умер! Да здравствует король! – уже порядком набравшийся Вейл отсалютовал ему бокалом. Сидящая рядом Руби пихнула его в бок:

- Прекрати!

- Но это же правда. И очень символично, кстати. Безумный Шляпник и не менее безумный город.

- Вот кто бы говорил! – покачала головой девушка.

 

 

Устав цепляться за сознание, Голд закрыл глаза и почти уже провалился в беспамятство, но…  

Послышался странный, будто кто-то рвал ткань, треск и в каюту, словно пушечное ядро, влетел его старый знакомый – Белый Кролик из Страны Чудес. А следом за ним Джефферсон, который навалился на зверька всем телом, сгреб его в охапку, и только потом поднялся на ноги, держа свою добычу за длинные уши. Но кролик тут же ловко вывернулся из его рук, подлетел к Голду и, ткнувшись ему в живот усатой мордой, взвыл дурным голосом:

- Ваше Темнейшество! Горе-то какоеээээ... Ох, мои ушки! Ох, мои усики!

- Оторвать бы твои ушки к чертовой матери! - хмыкнул Шляпник, поправляя костюм и, встретив вопросительный взгляд Голда, пояснил:

- Эта мохнатая сволочь мне инструменты не отдает.

- Да на, подавись! - не переставая всхлипывать, взвизгнул ушастый и в мужчину полетел небольшой сундучок. А Кролик вытащил из кармана красного пиджачка большой, размером с детскую пеленку, носовой платок и принялся его аккуратно складывать, ворча себе под нос, что без него никто ничего нормально сделать не может. Убрал с груди Голда кусок ткани и накрыл рану платком, осторожно расправив его белой лапкой.

- Голд, Вам сказать, что он вытирал им пять минут назад? – хмыкнул, наблюдавший за этим Джефферсон.

Конечно, ему было прекрасно известно, что платок Белого Кролика мог впитать в себя любую грязь и боль без остатка, высушить любые слезы и всё равно остаться кипельно белым.И, в общем-то, это единственное, что сейчас могло если не спасти Темного, то, хотя бы, немного помочь. Но за последние сутки Кролик так его достал! 

Мохнатый Страж Волшебных часов кидался на вернувшегося к своим обязанностям Хранителя Времени с кулаками по любому поводу. Из-за каждого ключа, из-за каждой склянки. Хотя по идее должен был ему безоговорочно  подчиняться.

Но когда-то Джефферсон бросил своего мохнатого помощника, поправ традиции, которые тот так чтил. И теперь ушастый простит его ох, как не скоро!

Кролик бросил на него уничижающий взгляд и принялся рыться в карманах. Откопал пузырек с какой-то переливающейся жидкостью, взболтал, просматривая на свет, и, видимо удовлетворившись результатом, собрался уже напоить этим Голда,  но Джефферсон перехватил его лапу:

- Что это? – указал глазами на склянку.

Кролик поднял глаза к потолку, видимо прося у неба терпения, и устало вздохнул:

- Ром. Синей Гусеницы.

Джефферсон примирительно поднял руки и отошел от них. Потом оглядел каюту и, не найдя, ничего более подходящего, опустился прямо на пол, прислонившись спиной к той самой стене, из которой они с Кроликом выпали несколько минут назад. Дождался, пока по его расчетам, у Голда должны были перестать плясать огоньки перед глазами и предложил:

- Я могу перенести Вас в Сторибрук.

Ушастый тут же взвился:

- Не лезь! Это не твоя сказка!

Джефферсон криво улыбнулся:

- Оно и видно. 

Кролик уже принял боевую стойку, но дверь открылась и вошла Эмма. Натолкнулась взглядом на Кролика, потом на Джефферсона и растерянно остановилась.

- А… что здесь происходит?

Замерший при ее появлении ушастый встрепенулся, подскочил к ней и расшаркался:

- Ваше Высочество, позвольте ручку! – и, прежде чем девушка успела отреагировать, схватил ее руку и поднес к усам.  Потом почему-то снова замер, нахмурился, потянул розовым  носом воздух. Раз, другой. Глянул на Эмму, потом на Голда, на Джефферсона. И вдруг стукнул себя лапкой по лбу:

- Ну конечно! Конечно! Новая сказка! Как я раньше-то не понял! – и принялся выворачивать карманы, выгребая из них всякую всячину. Перья, свитки, веера, перчатки, коробочки всех размеров и цветов и даже несколько чайных чашек и заварной чайник. Из которого вывалилась заспанная не то мышь, не то морская свинка в домашнем халате и ошарашено запричитала:

- Я не сплю! Я не сплю! – Но почти тут же растянулась на полу у ног Джефферсона, получив в лоб крышкой от чайника.

- Осторожней! –  покачал головой тот, поднял чудную зверушку с пола и начал укачивать как ребенка.

- Да, что ей сделается! – отмахнулся Кролик, вытряхивая на пол целую коллекцию стеклянных пузырьков, и наконец извлек на свет то, что искал. Увесистый том, обтянутый зеленоватой кожей и украшенный золотым вензелем.

- Вот! Как ее глаза! – указал лапой на Эмму.